К 72-й годовщине со дня рождения А.-Х.А. Кадырова
Навечно в памяти (гл.1)
Об Ахмате-Хаджи Кадырове, оставившем незабываемый след в истории не только чеченского народа, но и великого русского, написано немало. Сложены стихи, написаны книги, сняты фильмы и видеоролики. В каждом районе нашей республики, в каждом селе есть люди, которым посчастливилось встретиться с ним, говорить с ним, слушать его.
И, конечно же, Ахмат-Хаджи Кадыров (Дала гечдойла цунна) побывал и в нашем прекрасном горном Итум-Калинском районе, где есть люди, которые помнят его. Один из них старейшина села Итум-Кали Якуб Махаев, который с теплотой вспоминал об обаянии этого удивительного человека.
— Я хорошо помню этот день, — рассказывает Якуб, — это было 9 мая 2002 года. Тяжелое было время, активные боевые действия вроде прекратились, но день за днем велась разрушительная канонада из тяжелых орудий. А в Итум-Кали и разрушать-то вроде ничего не осталось, людей было мало, дома все разрушены, живности никакой, нет ни света, ни тепла.
Мы совершенно не ожидали, что это возможно, чтобы к нам приехали такие большие люди, ведь дорог-то тоже никаких не было, да и Итум-Кали, лежавший в руинах, представлял страшную картину.
Где-то к обеду мы увидели «вертушку» над селом. Ничего странного, давно привыкли к его гулу, но вертолет степенно прочертил несколько кругов и аккуратно приземлился на краю села. Поняв, что это наши дорогие гости приехали воздушным путем, мы побежали встречать их. Гости уже сошли с воздушного «перевозчика», впереди шел Ахмат-Хаджи в своей неизменной каракулевой шапке, его сопровождали тогдашний Председатель Правительства ЧР С.Ильясов и командующий объединенной группировкой войск в ЧР В.Баранов.
— Не верили, что к нам приедут такие высокие гости, — вспоминает Якуб Махаев, — но в глубине души теплилась надежда, а вдруг! да еще причина была — в селе недавно отстроили мост через ЧIаьнти-Аргун, открытие которого надеялись приурочить к приезду руководства республики. (Этот мост прослужил до наших дней, сегодня он реконструирован, перестроен и ждет дня открытия — С.Т.).
Не верили, но очень ждали, надеялись, тщательно готовились к их приезду, приготовили угощения, как и положено, но не было места, куда можно было бы завести гостей. Все вокруг было разбито. В Итум-Кали сохранился один дом, в котором ютились все, кто остался. Там же находилась и администрация.
Повидавший немало руин, Ахмат-Хаджи был удивлен масштабами разрушений. В ходе осмотра и разговоров вроде ничего, а когда закончили и настала пора пригласить гостей к столу, не знали, что и делать, куда их завести. Пришлось расположиться у самого моста, который открыли, на берегу бурлящей реки ЧIаьнти-Аргун. Приготовили шашлык, пусть не за столом, но по-братски расположились вокруг скатерти, говорили о жизни, о насущных на тот момент проблемах.
— Долго мы там просидели, — вспоминает старик, — Ахмат-Хаджи приезжал, чтобы разведать обстановку, увидеть масштабы разрушений и оценить, какие силы нужно приложить, дабы все восстановить. С того самого дня Ахмат-Хаджи стал для меня родным и дорогим человеком, его приезд вселил в нас, горцев, уверенность в завтрашнем дне, потому что говорил он искренне и от души. Его голос, манера говорить внушали доверие к нему.
Он интересовался нашими проблемами и заверил нас, что через несколько лет и эти горы, и наша жизнь изменятся в лучшую сторону.
И действительно, на второй же день в Итум-Кали появились электрики, чуть позже газовики и строители.
Сегодня благодаря нашему руководству, достойному сыну своего отца Рамзану Ахматовичу преобразились наши горы. Здесь давно горит «голубое» топливо. К сожалению, судьбой так было предначертано, что Ахмат-Хаджи не успел воплотить в жизнь все задуманное. Но он оставил достойного преемника. Кадыров Рамзан — достойный сын своего отца.
Рамзан Кадыров вернул жизнь в каждый уголок нашей республики. И наш Итум-Кали, как в былые времена, живет своей размеренной жизнью, в мире и процветании. Как и говорил Ахмат-Хаджи, мы стали жить лучше. А он навечно остался в памяти наших людей, как достойный сын своего народа.
Первое знакомство (гл.2)
Опять Минводы, железнодорожный вокзал, ждем электричку на Назрань. Сейчас до нас никому нет дела. Не то, что полгода назад, когда мы с сестрой и детьми спешно покидали Чечню, тогда нас здесь проверяли до последней пуговки, выворачивая даже кармашки на детских штанишках. И так на каждой станции, аж до самой столицы Саратовской губернии, а что было там, не хочется и вспоминать…
Вокзал переполнен военными, куда ни посмотришь, повсюду стоят ковры, скатанные в трубочку, на некоторых даже гвоздики видны, видимо, сорваны со стен. Горками стоят ящики с аппаратурой. Повсюду стоят переполненные, набитые до отказа полосатые «спекулянтские» сумки, куда спокойно можно вместить весь скарб одной семьи. Довольные, навеселе лица военных, громкие разговоры. Смотрю вокруг и вижу истерзанную, ограбленную, поверженную в прах мою республику. На душе муторно, тяжело. Хочется громко, по-женски навзрыд плакать, как по покойнику на чеченских похоронах. Но передо мной, оседлав свои сумки, сидят трое моих детей, в их глазах радость, нетерпение в ожидании встречи с родным домом, родственниками, друзьями. Электрички все нет, детям не сидится, я одергиваю их: «Сатоха! Харцхьа ма лела!» — (Терпение! Не балуйтесь!). Слышу, что обращаются ко мне:
— Простите, а вы на каком языке говорите?
Поворачиваюсь, вижу, рядом со мной на скамейке сидит мужчина, смуглый, с длинноватым носом, с нескрываемым удивлением в черных глазах.
«Лицо кавказской национальности! — подумала я, — а туда же!»
— На своем родном, — отвечаю.
Зависло гнетущее молчание. Мои дети затихли, уставив взгляды на нас. Смотрю на старшего, ему скоро 14, пора паспорт получать (собственно, поэтому мы и выехали на родину). Вижу искорки, излучающие свет весеннего солнца в его синих глазах, вздернутый любопытный носик, на каждой веснушке вокруг которого и в чуть отросших русых волосах искрятся яркие солнечные лучи. Вспомнила такое же искрящееся саратовское зимнее солнце, которое не грело, но также играло яркими цветами радуги. Ах, какая зима была шикарная! Почти каждую ночь валил снег, а наутро выглянувшее солнце не растапливало дорогу на нашу «точку» Шишки, которая находилась в 12 километрах от соседнего села. Лесная полоса, до которой было рукой подать, приобретала чудные очертания. Укутавшись в плотные белые одеяния, деревья смахивали на сказочных персонажей. Вокруг разливалась первозданная роскошная нега. Живи, радуйся, лови мгновение красоты Поволжья! Но раздавался грохот военного самолета, который вставал с военного аэродрома Энгельса, и портил всю прелесть зимнего утра тем, кто знал, куда он держал путь со своим смертоносным грузом. А ближе к обеду начинался знакомый скрип девственно лежащего снега: то заезжало к нам районное руководство по поводу утерянной овцы, курочки или гуся, которые могли завалиться под снег. Составляли протокол, брали отпечатки…
После такой очередной процедуры на узорчатых стеклах неотапливаемого коридора нашего временного дома появлялась запись: «Дада, забери нас домой!» или «Дада! О, как нам плохо!». То писали мои племяшки.
«Остался бы я дома, вызывая огонь на себя!», — прочитала я однажды вдоль тропы к лесной полосе — то писал мой сын. Так выражали наши дети тоску по родине, но говорить об этом вслух было строго запрещено.
Очередной вопрос вернул меня к действительности:
— А какой язык ваш родной?
Повернувшись корпусом к черному мужчине, он был уже не смуглый, а точно, черный, говорю ему:
— Мужчина, если не хотите потерять свое место, сидите и не любопытствуйте.
— А все-таки? — не унимается он.
— Наш родной язык чеченский, — выделяя каждое слово, отвечаю я, — с детьми я говорю на своем родном чеченском языке, чеченцы мы, понятно?
Что тут произошло! Мой сосед вскочил как ошпаренный, в спешке схватил свои пожитки, отбежал на некоторое расстояние, остановился, тяжело дыша. Мне бы посмеяться от души, но я не выдержала, начала кричать:
— Я же говорила вам, не любопытствуйте, место потеряете! Не убегайте, не зарекайтесь, не спасетесь! Посмотрите в зеркало, вы чернее нас! Может, вы следующие?
Вижу, мы стали объектом заинтересованных взглядов привокзальной публики. Мне бы замолчать, успокоиться, но не тут-то было. Отвешивая поклоны во все стороны, повторяю: «Да, чеченцы мы, и гордимся этим, гор-дим-ся!». Откуда знать этой толпе, что чувствую я, или мои дети, чудом спасшиеся от бомбежки прямой наводкой 29 октября 1999 года на трассе М-29 у села Шаами-Юрт? Разве найдутся слова, чтобы передать, как играючи, заходя друг за другом, очерчивая замысловатые круги, стальные серые птицы-самолеты сеяли смерть средь мирных беженцев? Этот день — штык, вонзенный в мое сердце, кровоточит, исходит болью, заставляет кричать…
Вижу, к нам подходит мужчина в белой тюбетейке, в длиннополом сером плаще. Остановившись напротив, он обращается ко мне:
— Сестра!
Я мигом вскакиваю. Смотрю, дети уже встали в струнку. Он продолжает:
— Сидите, сидите, не волнуйтесь, сестра, все будет хорошо!
Какой разговор, конечно, я не сяду, когда мужчина стоит, и обращается ко мне, как к сестре. Здороваясь, я показываю на свободное место, освободившееся от «черного мужчины» — нет худа без добра!
Подошедший садится. Мы разговорились. Он рассказывает:
— Меня зовут Абубекир, Курджиев моя фамилия. Я имам Кисловодской мечети. Я знаю чеченцев, они достойные люди. Но одного, думаю, знаю лучше всех остальных. Еще в 80-е годы прошлого столетия, мы, четыре студента с Северного Кавказа, учились вместе в Бухарcком исламском медресе «Мир-Араб». Я говорю об Ахмате Кадырове. Вы знаете его? — задал он вопрос, повисший в воздухе, и продолжил:
— Мы с ним вообще-то одногодки, но почему-то я считал его старшим братом. Да он по обстоятельствам мог быть и за отца, умел и пожурить, и поругать. Мог быть ровесником, другом, делились тем, что наболело. Мог посоветовать одно-единственное верное решение. Мы удивлялись его неустанной энергии, дисциплине, работоспособности. На днях президент России назначил его главой Администрации Чеченской Республики, я думаю, это благодатное назначение для вашего народа. Он истинный мусульманин, в совершенстве владеющий шариатскими науками. Преданный сын своего народа, знающий его историю, язык, традиции, духовно-нравственные ценности. Он вообще смелый человек, который ни на шаг не отступит от правды. Вам нужен такой человек! Как у вас говорят: вода бежит, камни остаются? Пройдет этот тяжелый период, время сметет все плохое. Останется народ, а в его памяти имена его лучших сыновей. У любого народа найдутся и плохие, и хорошие люди, а чеченский народ — это отважный, достойный народ. Так что крепитесь, сестра, ради своих детей, видите, как они впитывают все, о чем мы говорим!
Не было границ моей радости! Еще пять минут назад я была готова реветь от безысходности, а сейчас готова пуститься в широкий круг танца во дворе Минводовского железнодорожного вокзала! Да тут нет места, чтоб развернуться, да я и не знала, как это делается, хотя примерно представляла!
Я не знала, как благодарить моего спасителя, видела, что все окружающие, затаив дыхание, слушали слова имама. Среди них не нашелся ни один, который прервал бы его речь или вставил недовольное слово. И, как всегда в момент волнения, смешав русские и чеченские слова, я благодарила его:
— Спасибо, брат мой, что подошли, что утешили, нашли правдивые слова о моем народе, о его представителе. Да за эти полгода, проведенные в глубинке Саратовской губернии, я думала, что уничтожила все чувства — гордость за свой народ, за его историю, за его героическое прошлое и настоящее, за свой язык, за все мое родное, остался только один инстинкт выживания — лишь бы не тронули моих детей! Своими словами вы вернули меня к жизни. Пусть Аллах вознаградит вас за ваши правдивые слова, за ваш мужественный поступок! Тяжело быть изгоями на своей земле, в своей стране, но другой же нет для нас. Спасибо!
Пожелав нам счастливого пути, имам отошел к группе мужчин, ожидавших его. А мои дети, забросав котомки за плечи, не ожидая никакой электрички, готовы были хоть пешком идти в Чечню…
В тот же вечер мы были дома. Все говорили о назначении религиозного человека, бывшего имама на пост руководителя республики, ожидания были самые противоречивые. Чтобы услышать об этом по телевизору, пришлось идти к соседям — наш, советский, лежал побитый молотком, а другой, новый, типа «японский», наверное, в тех ящиках из-под аппаратуры, что мы видели на вокзале в Минводах…
Так или иначе, с этого дня мы были в курсе всех дел Ахмата-Хаджи Кадырова, о котором нам рассказал его сокурсник, карачаевец Абубекир, он стал близким человеком для нашей семьи. Мы обсуждали все события с участием Ахмата-Хаджи, взвешивали все это на «весах» имама Курджиева, который непременно перевешивал всех и вся…
Как свое личное горе приняли мы смерть Ахмата-Хаджи Кадырова 9 мая 2004 года и убийство Абубекира Курджиева 25 сентября 2006 года. Думаю, эти события, сделав устойчивыми к стрессам, закалили характер моих детей.
Благодарение Аллаху! — как и предрекал кисловодский имам, Ахмат-Хаджи стал достойным руководителем своего многострадального народа и ушел, положив на алтарь его свободы свою жизнь.
Дала декъалвойла иза!
Табарк САРАЛИЕВА,
Заслуженный журналист ЧР
